Геннадий Шпаликов: Людей теряют только раз...

6 сентября исполняется 80 лет со дня рождения Геннадия Шпаликова. К юбилею поэта и автора сценариев культовых кинофильмов «Антиквариум» представит на аукционе 7 октября автограф неизвестного стихотворения Шпаликова. Рассказ Татьяны Щербины о том, как появились на свет эти стихи, опубликовал журнал «Сноб». 

«Геннадий Шпаликов написал всего сотню стихов, многие из них стали песнями, несколько – шлягерами: Я к тебе травою прорасту, Я шагаю по Москве, Рио-Рита. Он – сценарист знаменитых фильмов «Я шагаю по Москве», «Застава Ильича («Мне двадцать лет»), «Я родом из детства». Казалось бы, ранний и оглушительный успех - звездой кино он стал всего лишь в 25 лет - сулил Шпаликову великое будущее. Но вышло иначе.

В начале 1970-х Шпаликов оказался нищим. Два фильма 1971 г. по его сценариям не имели кассового успеха, один – «Ты и я» (режиссер Лариса Шепитько, музыка Альфреда Шнитке), другой – «Пой песню, поэт», о Сергее Есенине (режиссер Сергей Урусевский). Первый фильм получил приз на конкурсе молодого кино Венецианского кинофестиваля, но в советском прокате занял последнюю строчку посещаемости, второму Госкино назначило всего 16 копий при обычных тиражах в десятки тысяч. Денег Шпаликов не получил, новой работы не было. Кроме того, он разошелся со своей второй женой Инной Гулая, так что ему было негде и не на что жить.

Мой отчим, писатель-сатирик Владимир Тихвинский, где-то встретил Шпаликова и предложил ему пожить у нас, пока они с моей мамой будут в отъезде, в квартире оставалась только я.

Шпаликов пил издавна (что не мешало ему работать), но оказавшись в полностью беспросветной ситуации, когда и сценарии его Госкино больше не принимало, и песен на его стихи (а они были во многих фильмах) больше не писали, он просто не расставался с бутылкой водки.

Шпаликов появился в доме в начале лета 1972 года. Пытаюсь вспомнить тогдашнее свое впечатление. Высокий, коренастый, с одутловатым лицом, слегка заплывшими глазами. Некрасивый (а ведь не так давно, судя по фото, был просто сказочным принцем). Потерянный. Какой-то весь сносившийся, как старый башмак. Только глаза живые, яркие, всматривающиеся, будто отдельные от всей его осевшей, сдавшейся фигуры. Он показался мне пожилым, а было ему всего 34 года. Мне - 17. Экзамены, свидания, дома поначалу старалась приободрить Гену, чьих жизненных обстоятельств не знала, но видела: передо мной – заблудившийся трамвай. Длилась моя забота недолго - неразумно же было оставлять на мое попечение взрослого мужчину, тем более, сильно пьющего.

Сегодня я бы… не знаю, что, что-нибудь придумала бы, а тогда обратилась в бегство. Стала приходить домой только ночевать. Гена безостановочно пил, однажды я пришла домой очень поздно и не смогла отпереть дверь ключом – она была заперта изнутри. На звонки никто не открывал, и мне пришлось залезть по пожарной лестнице на балкон моего третьего этажа. Добралась до балконной двери, она тоже оказалась заперта. Увидела Гену спящим на диване в комнате, при свете, стучала в стекло, звала сперва тихо, боясь разбудить соседей, потом громко, сонные соседи повысовывались из окон, стали на меня кричать хором, и Гена, наконец, проснулся.

Шпаликов ушел еще до возвращения родителей и оставил мне на столе стихотворение с надписью: «Дорогой Тане на память от твоего товарища». И на первом черновике «Тане».

Этого стихотворения никто, кроме меня, не видел. Сейчас я впервые набираю его на компьютере. Видно, что начато оно в состоянии относительно трезвом, а по мере написания голова затуманивается, почерк становится неразборчивым, ритм сбивается.

Шпаликов еще два с половиной года ютился по людям, домам творчества, пытался писать роман, никакого просвета в работе не возникало, да он и сам вряд ли уже мог выйти из пике. Написал записку, что не может больше так жить, и 1 ноября 1974 года повесился на втором этаже коттеджа Дома творчества писателей в Переделкино.

Григорий Горин первым нашел тело и корил потом себя за то, что дал в тот вечер денег Шпаликову только на вино, а если б дал на водку (она была дороже), то Шпаликов просто заснул бы и остался жив. Но понятно, что продолжать такое существование Геннадию Федоровичу было невмоготу и незачем. А было ему всего 37 лет.

Шпаликов не хранил рукописи, их остались единицы. И эти несколько листочков нашлись чудом, пролежав 44 года - дольше, чем прожил Шпаликов - в чемодане с архивами у меня на антресолях. Я знала, что они есть, искала, но не могла найти. Они оказались в самом высоком, дальнем, темном углу. Некогда я собрала этот чемодан – письма, фотографии, дневники – как бросают бутылку с запиской в море. И вот послание вернулось. От удали той эпохи, в которой талант и отвага были высшими ценностями, остались одни воспоминания. Шпаликову в этом году справят 80-летний юбилей. Стихотворение, написанное у меня в доме на Колхозной (ныне Сухаревской) площади – неожиданный юбилейный подарок.

Геннадий Шпаликов

Дорогой Тане, на память от твоего товарища

***

Когда спадет вечерний шум,

вне навигаций, лоций,

я дорожил и дорожу, -

чего душе неймется... (продолжение следует...)

Татьяна Щербина

 https://snob.ru/magazine/entry/124962